в начале Двадцатых годов), считалось несколько лучше с^^еднего- ^ ^мог Довольно бегло читать и переводить повествовательные отрывки из Тана-ха Я ум^ел быстро читать молитвы. Моя бар-миц-ва была роскошным празднеством, в котором я удачно сыграл предназначенную мне главную роль Я считал, что мое религиозное воспитание

окончен^'

Мой д^{ед не} успел пробыть в Америке и недели

(разуме^^тся' ^{он жил в нашеи} квартире), когда он однаТ^¹*¹ подошел ко мне, и в руках у него был как°й"^то пухлый томина.

—  За ь>^аботу! — сказал он по-русски.

Он усА^дил меня за стол, положил передо мною книгу о^ткР^{ьш ее и стал} У ^{меня за} спиной. Я безнадежно смотрел на бессмысленные для меня колонка неогласованных согласных букв.

—  Чит^дй! ~ ^{сказал дед}-

Вспо\^^{иная и} описьшая эту сцену, я беру с полки имен^{но тот том}' который дал мне тогда дед, и открыв^¹⁰ его на той самой странице. Прошло тридцати ^{лет с тех ПО}Р' ^{как я} впервые стал ломать себе гоЛ^овУ ^{над этим} текстом. Сейчас я могу прочесть ег^⁰ без большого труда, но продираться сквозь страницы Талмуда мне до сих пор нелегко да ^^икогда и не будет легко. Мне трудно во-что есть люди, которым это легко. Стра-

верить ^что               д,         р

ница по^{желтела} ~ пожелтела куда больше, чем другие страницы этого старого тома. Потому ли, что я с ^меся[Ц> а то и больше, мусолил эту одну страницу"? По ней рассыпались бурые пятна — может ^^ьггь' следы фруктового сока (не исклю-

276

чено, что, пробираясь сквозь лабиринты арамейских фраз, которые для меня были китайской грамотой, я одновременно лакомился мандарином) . А может быть, это слезы? Я не знаю, остаются ли от слез на бумаге несходящие следы.

Когда мой дед сказал: "За работу", он не шу-гил. Это была-таки работа! Он дал мне для начала одно из наиболее заковыристых мест во всем Талмуде — диспут между Равой и Абайе по вопросу о том, кто является собственником найденной вещи (и я потом узнал, что талмудисты любят давать своим ученикам для начала именно этот отрывок). Талмуд, с присущей ему лаконичностью в изложении своих тем, выражает всю проблему в немногих словах. Моему деду понадобилась неделя, чтобы растолковать мне, что эти слова означают. Но он честно прогнал меня сквозь дюжину провокационных вопросов Абайе, в основе которых лежала дюжина аналогий с еврейским Законом, и через хитроумные возражения Равы, которому в конце концов пришлось все-таки сдаться. Весь диспут был изложен не на древнееврейском, а на арамейском языке. Я твердо помню, что я все же одолел диспут до конца, и последние слова отрьшка все еще сохранились в моей памяти.

Ко всем моим заботам, мой дед не говорил по-английски. Идиш, который я немного знал, был американизированным жаргоном, и для деда это был почти другой язык. Как мы умудрялись общаться друг с другом, для меня до сих пор остается тайной. Но, оглядываясь на всю мою

277

прошлую жи^¹"¹' ^{я могу ска}зать, ^что никто не повлиял на м^^е интеллектуальное развитие больше, чем дед* ^{а началось} все с этой ужасной фразы 1сотооая'^^{ыла моим} постоянным кошмаром все" годы моег'⁰ отрочества:

~ За работ/"

Главным _оР^{удием моего} Д^{епа в} Д^еле воспитания был Талм^^д-

Что такое Талмуд

Начнем с т^^го> ^что Талмуд- это не одна книга, а две- они н(7^{сят назва}ния "Мишна" и "Гемара", и в них изло^^ен еврейский Закон. Мишна была записана приг*^еР^{но лет на т}Р^иста рэньше, чем Гемара В обеиз^ ^книгах Талмуда упоминаются многочисленные ^автоР^ы ~ ^то есть мы знаем, кто именно выс^^{азал те или иные} содержащиеся в них суждений ^° ^ни Мишна, ни Гемара не являются; оригинаЯ^ьными> творческими произведениями литератур¹' каждая ^из них представляет собою свод заК^онов> Данных евреям за многие сотни лет до тР^{го> как} были записаны Мишна и Гемара.

Мишна — З^{то отчет} о судебных решениях целой серии аналис^^{08 и с}У^дей — их называли таннаим (учителя) — ^на протяжении четырех сотен лет. В основе всех /™^х Ре^шений ~ свод законов Устного учения _по^лУ^ченного Моисеем на горе Синай одновремёнй^{0 с} Письменным учением. Таннаим б                  °^ваел                    б

были

послед

°^{вателями}

более ранних за-

278

коноведов, Мужей Великого Собора, которые в свою очередь приняли эстафету у своих предшественников, те — у своих, и так далее, в глубь веков, вплоть до пророков. Период, когда жили и трудились таннаим, продолжался примерно четыреста лет: двести лет до нашей эры и потом еще двести лет нашей эры. Мишну (что значит "повторение") записал примерно в 200 году рабби Иегу-да Анаси, известный палестинский мудрец и законодатель.

Нынешний иврит — это иврит Мишны. Разговорный иврит в современном Израиле, язык газет, радио о повседневных бесед, разумеется, подвергся сильному влиянию западноевропейских языков. Но, как мне рассказывал один популярный израильский романист, для него секрет хорошего современного стиля — это все еще стиль Мишны.

Хотя Мишна, казалось бы, не претендует ни на что иное, как только на то, чтобы быть юридическим трактатом, на самом деле ее содержание куда шире. Одним своим словом, одной фразой она порой магически воскрешает перед нами сцену, произошедшую во Втором Храме, или праздничный вечер на улице Иерусалима, нравы, обычаи, образ мыслей и одежду людей, умерших две тысячи лет тому назад.

В течение нескольких следующих веков вторая группа мудрецов — амораим (толкователи) — изучала Мишну, обсуждая ее строчку за строчкой; споры кипели в ученых собраниях, на площадях и в домах, дети опровергали отцов — и так

279

поколение за поколением. Таким-то создавался Талмуд. За четырьмя или ^пятью Фразами Мишны, в которых выражена с'У^ть закона, следует страница — а то и двадцати ^стР^аниД комментариев, скрупулезного закон^^{>ведческого} анализа на иврите и на арамейском ^^зыке' ^этот анализ нередко перерастает в притч*¹' стихотворения, молитвы, исторические ссыл^^и' научные рассуждения или застольные шутки'          ^{и есть}

Гемара (что значит "завершение") .

Год за годом амораим пылко ди^^кУ^тиРОвали друг с другом, содержание споров ^РОДавалось из поколения в поколение, толков^^{ния наслаи}" вались одно на другое и разрастались ^{как снеж}~ ный ком, с каждым следующим ^^{есятилети}ем налагая новое бремя на память знаТ^^{ков 1алм}У^-да. Наконец, запомнить все это для большинства людей стало настолько же невозмо>^^но' ^{насколь}" ко сейчас невозможно запомнить ританскую энциклопедию. В это время руши.г1^ась "имекая империя, Средиземноморье раздир^^{лось вонна}" ми, связи между евреями, жившиГ^{ли в} Р^азных краях, ослабли и грозили совсем 1¹Р^еР^вать^я, а это означало бы конец существов^^{ния на}Р^опа> изгнанного и разбросанного по с0^ет^' тогда двое из последних толкователей т^^лм^^да ~~ ^в Аши и Равина — решили порвать с у^'^{тановле}ннои традицией, согласно которой Гема^^{а оыла} неписаным сводом познаний. Они стара^^{ельно записа}" ли все, что смогли, из трехвековг^{1х ев}Р^еиских дебатов по поводу Танаха и по по^^оду Мишны. Таким образом они оформили тот с^^{мый Талм}УД-

280

за который четырнадцать веков спустя - тридцать лет тому назад - засадил меня мой дед.

Как выглядит Талмуд

Более чем какая-либо другая книга, Талмуд читается как расшифрованные стенографические заметки. Споры, разговоры следуют один за другим — страстные, многозначительные, лаконичные, запечатленные в четких ритмах, хорошо запоминаемых. Доминирует драматическая форма — то есть вся Гемара написана в виде диалогов.

Каждый диалог начинается с какой-то цитаты из Мишны. Но он не обязательно ограничивается этот цитатой. Фраза, слово, мысль, взятые из Мишны, дают повод к тому, чтобы поднять новую тему, и эта тема, да еще вдобавок с комментариями многочисленных толкователей за двести-триста лет, может охватывать чуть ли не полдюжину страниц. Таков характер устного изучения — предмет познается через беседы и дискуссии. По мере того как какие-то новые интересные мысли вдруг осеняют спорящих, они склонны неожиданно переключаться с предмета на предмет, вместо того чтобы строго придерживаться какого-то определенного, продуманного одним автором плана (как делает в наше время человек, пишущий книгу).

Мы почти зрительно воспринимаем картину, как два составителя Гемары втискивают в свою

281

рукопись огромный материал, хранящийся в их памяти, записывают современные им притчи, пословицы, изречения, стараются не упустить — не дай Б-г! — хоть какой-то мелочи, какого-то обрывка известных им сведений и рассуждений на затронутую тему. Возможно, Рав Аши и Равина собирались в один прекрасный день скомпоновать и систематизировать записанный ими материал, придать ему стройную форму единого трактата. А может быть (по-моему, это более вероятно) , им и в голову не приходило, что надо будет потом проделать такую работу. Сам труд по написанию Талмуда казался им составлением именно этого необходимого справочного пособия, которое призвано было сохранить мудрость иудаизма для будущих веков, даже если уровень образованности и учености у евреев упадет. А если при этом в главе о праздниках будут описаны также правила соблюдения траура или если предписания, касающиеся новогодних обрядов, прервутся астрономическими рассуждениями, то что с того? Впоследствии знатоки много раз приводили Талмуд "в порядок" и, каждый на свой лад, перекраивали его, систематизировали, делили на тематические разделы. Но никакое систематизированное издание никогда не смогло заменить для евреев хаотичного, сложного, глубокого, "болтливого" Талмуда: ему отдавали евреи свою любовь и преданность. И сейчас, когда после долгих веков нашей истории у нас накопилась богатейшая правоведческая литература, уже нет сомнений, что гравитационными центрами ее эаконода-

282

тельных принципов остаются Мишна и Гемара — подобно тому, как первоосновы иудейской веры запечатлены в Танахе.

Талмуд потому-то и остался для нас живой книгой, а не библиотечной мумией, что он написан по воспоминаниям кипучей жизни. В нем мы ощущаем возбуждение людей, принимающих участие в судебном разбирательстве, живость случайно подслушанной беседы, пылкость спора, который человек вел у себя дома за обеденным столом. В Талмуде запечатлены страстные доводы и холодная логика спорщиков — умных и толковых людей, обсуждающих животрепещущие проблемы. То и дело в нем встречаются то яркие воспоминания путешественников, то рассуждения ученых и мудрецов, то описания парадоксальных судебных дел, то сказки, то смешные происшествия, то притчи, рассказьюаемые грамотеями в минуты отдыха от научных диспутов. И хотя все это вместе кажется хаотическим и несистематизированным, сама книга получилась чрезвычайно емкой. Каждое ее слово тщательно взвешивалось из поколения в поколение.

Таков, следовательно, общий характер Талмуда.

Тексты как самого Талмуда, так и комментариев несут на себе неизгладимую печать своего времени. Однако заковыристые законоведческие дебаты пережили века и дошли до нас, сохранив свою жизненность и актуальность для современного человека.

283

Агада Талмуда

В Талмуде нередко встречается агада (повест-1 вование): нравоучительная притча, басня, пропо-1 ведь, наставление, фантазия, аллегория — порой тысячелетней давности. Для студента, совершенно осатаневшего от протискивания сквозь слож-1 ные разборы головоломных правовых проблем,! эти то и дело встречающиеся куски "легкого Талмуда" — просто окна в мир далекого прошлого. 1

Враги иудаизма во все века занимались тем, | что выхватывали из Талмуда странные, криминально звучащие отрывки и представляли их ми-1 ру, говоря: "Вот вам истинная сущность этой

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЕВРЕЙСКОЕ ОБЩЕЕ ПРАВО Нвписанные (устные) законы

Общее право — это законы, которыми руководствуется народ в своей повседневной жизни, это сохранившиеся в памяти народной решения судей прошлого и обычаи предков, запечатленные в ученых трудах и потому дошедшие до нас. Сэр Уильям Блэкстон¹ называет общее право латинским термином 1ех поп $спр!а — "неписанный за-

мистической еврейской книги!" При помощи по- В кон"; разумеется, со временем "неписанные'

добных методов можно не оставить камня на камне и от Танаха, и от Нового Завета, и от произведений Платона, Шекспира или Диккенса, и от высказываний американских президентов. Талмуд — это не только энциклопедия Закона, но и произведение народного творчества, это гимн, которым славили Б-га многие поколения людей, проведших свою жизнь в неустанных поисках Его. Эти поиски Б-га, поиски святого начала в обыкновенных проявлениях повседневной жизни, — великая единая тема Талмуда. Талмуд воскрешает перед нами далекий золотой век учености и разума и до наших дней остается животворной кровью иудейской религии. Результаты его влияния присутствуют в каждом из нас, даже в тех, кто этого не осознает. Он остается законом для всех нас.

законы заносятся на бумагу и принимают форму свода правил, установлений и прецедентов.

Стержень и ядро общего закона — прецедент. С помощью прецедентов мы приобщаемся к делам бесчисленных людей, родившихся неведомо когда — иной раз сотни лет тому назад.

Иногда случается — как случилось в древние времена с еврейским народом, а в новейшую эпоху с народом Соединенных Штатов Америки, — что молодая нация обосновывает возникновение своего государства весьма кратким документом. В этом случае общее право предписывает народу руководствоваться в своей повседневной жизни прежде всего этим документом.

Сэр Уильям Блэкстон (1723 1780) - знаменитый английский правовед; его труды стали основой обучения юристов в Великобритании и Соединенных Штатах Америки. (Примечание переводчика )

284

285

Молчаливое вето

Нет никакой армии или полицейских сил, которые бы принуждали людей подчиняться велениям Торы. Нет даже оформленной церкви, которая клеймила бы отступников и еретиков. Есть лишь сообщество верующих, организационно никак друг с другом не связанных.

Следовательно, внесению тех или иных поправок к Торе может помешать лишь одно препятствие — народное вето. Можно сказать, что это — медленно действующее вето. Многократно случалось, что "синклиты мудрейших" принимали такие постановления, которые впоследствии оказывались несостоятельными и не выдерживали испытания временем. Большая часть Талмуда состоит из характеристики таких отвергнутых практикой нововведений — с подробным изложением причин, по которым эти нововведения были отвергнуты. В иудаизме не раз возникали течения, которые бросали вызов традициям и объявляли, что собираются прокладывать новые пути в религии. Эти реформаторские течения предлагали евреям целые кодексы поправок: иногда эти поправки уничтожали прежние законы, а иногда смягчали их. Таковы были, например, движение саддукеев или караимов¹. Реформаторы шли своим путем, жили в согласии со своими поправ

¹ Саддукеи - иудейская секта, существовавшая в течение примерно двух веков до разрушения Второго Храма (70 год новой эры); после разрушения Храма секта распалась. Движение караимов возникло в 8-ом веке в Персии. Караимы буквально

ками и честили своих противников на чем свет стоит. Но на этом обычно дело кончалось. Новые сообщества, придерживавшиеся иудаизма в сильно модифицированной форме, привлекали к себе некоторых евреев, и какое-то время казалось, что дела таких сообществ идут в гору. Но тут срабатывало молчаливое вето. В тех случаях, когда поправки, вносимые лидерами новых сообществ, резко противоречили Торе, это неизменно приводило к тому, что евреи подобных сообществ в той или иной степени переставали быть евреями, сливались с окружающей средой, от ревизованной Торы почти ничего не оставалось — и вместе с ней от нового сообщества. Так что молчаливое вето всегда оказывалось наиболее надежным стражем еврейства. Обличения и анафемы всегда бессильны против ереси. Реформаторы спрашивают: "А чем наши доводы хуже ваших?" — и с не меньшим пылом начинают обличать и предавать анафеме своих ругателей. Ясно, что невозможно, например, ввести закон, отменяющий шабат или разрешающий евреям есть все, что съедобно. Это было бы профанацией иудаизма. Тора есть Тора.

Талмудический метод

Древнее семитское общее право, восходящее еще ко временам Авраама и само собой подразу-

следуют всем повелениям Танаха и отвергают Талмуд, Движение это отличается крайней аскетичностыо, и его законы много строже законов ортодоксального иудаизма. (Примечание переводчика.)

286

287

меваемое в Торе, не было доступно в письменной форме авторам Талмуда. Таблички и надписи на каменных плитах, извлекаемые при раскопках современными археологами, лежали в то время глубоко в земле. Талмудисты не могли снять с книжной полки протоколы судебных заседаний эпохи царя Давида или уголовный кодекс эпохи пророка Осии. Даже книги судебных прецедентов и правоведческие труды эпохи Гилеля — почти современника талмудистов — были им в основном недоступны. За все предыдущие эпохи — эпоху Моисея и скитаний в пустыне, эпоху Судей, эпоху Царей, эпоху Синедриона и Второго Хра ма — общее право расширилось и превратилось во всеобъемлющую систему тщательно оговоренных традиций. Однако это были устные традиции, не зафиксированные в каких-либо документах, к они с незапамятных времен передавались от поколения к поколению из уст в уста.

Когда авторы Талмуда решили записать обще* право и тем донести его до потомства, в их распо ряжении имелось три основных источника: во< первых, сама Тора; во-вторых, литература эпох* величия Израиля, существовавшая тогда в позд них еврейских копиях, и, в-третьих, собственна, память талмудистов, хранившая огромное коли! чество фактов, касающихся общего права.

Некоторые толкователи этого устного прав обладали в современном им обществе огромны интеллектуальным и нравственным престиже Таковы были рабби Иегуда Анаси, рабби Иохан; бен Закай, мудрецы из школы Гилеля и други

Излагая диспуты по поводу общего права — диспуты, в которых каждый из мудрецов отстаивал свою точку зрения, — Талмуд определял, что суждения победивших в диспуте суть основа ?алахи (то есть Закона).

Таким образом, большая часть описываемых в Талмуде словесных поединков имеет целью определить, на чьи авторитеты следует опираться при вынесении тех или иных решений. Каждый спорщик стремился как можно логичнее доказать, что его точка зрения закономерно проистекает из взглядов самых авторитетных законоучителей. Если ему удавалось положить на лопатки своих оппонентов, его суждение становилось частью 7а-лахи. Такое постоянное выковывание единой правовой линии помогало евреям, жившим в изгнании и рассеянным по свету, оставаться единым народом и не разделиться на десятки мелких племен, у каждого из которых были бы свои — часто противоречащие друг другу — обычаи и законы.

Разумеется, на каждый вопрос, вызывавший споры, приходились десятки вопросов, не вызывавших никаких сомнений. Однако об этих несомненных вопросах Талмуд упоминает менее подробно: для его авторов, как и для всех правоведов в мире, важнее всего — определить пределы применимости законов и развязать гордиевы узлы юридических хитросплетений. Основное внимание Талмуд уделяет сложным и необычным судебным тяжбам, маловероятным чрезвычайным обстоятельствам, спорным решениям. Но это дает нам возможность воочию увидеть, сколь

288

289

I

гибкой была еврейская юридическая практика, и перед нами встает картина недогматического иудаизма, который со времен пророков стремился не столько соблюсти внешнюю форму, сколько вникнуть в суть вещей.

Трудности Талмуда

Перед тем, кто изучает столь древний ученый труд, неизбежно возникают особые трудности. Принципы, которыми руководствуются авторы такого труда, выражены в терминах давно умершей цивилизации. Сами названия некоторых вещей и явлений вызывают сомнения. Мы просто-напросто плохо знаем арамейский язык, давным-давно вышедший из употребления. Самый старательный исследователь спотыкается и становится в тупик, когда он начинает блуждать в потемках по диковинному, призрачному миру Храма. Полномочия священнослужителей и левитов; поря док разнообразных жертвоприношений; постоян но меняющиеся правила чистоты вина, хлеба рыбы, воды, металла, стекла, дерева, глины, ко жи, ткани; время и порядок очистительных омо вений — все это представляется такой же голово ломно запутанной и непостижимой абракадабро как американский свод правил взимания подо ходного налога 1954 года, — но, вдобавок, слож^ ность и непонятность Талмуда усугубляются ещ| и тем, что речь-то в нем идет не мало ни мног как о порядках общества, уничтоженного в 70 го ду новой эры.

— А может быть, — скажет читатель, — проще всего было бы пропустить наиболее труднодоступные куски?

Увы, дорогой читатель, это невозможно. Устное ученое рассуждение течет свободно, как вода, то вперед, то назад, касаясь то одного, то другого предмета. Еще в незапамятные времена евреи прозвали свое общее право "талмудическим морем". Правовые принципы, которые нужны нам сегодня, могут всплыть в любой, самой неожиданной части Талмуда. Более того, исследователь Талмуда не просто выуживает из текста те решения, которые, по его мнению, актуальны для наших дней; нет, он воссоздает в своем собственном опыте те поиски священного, которые представляют собою спинной хребет Талмуда. Здание Храма в течение многих веков было капитолием еврейской религии. И серьезный исследователь, изучающий эпоху Храма, до сих пор рьяно вникает во все, даже мельчайшие подробности этой жизни, какие только удалось уберечь от всеист-ребляющей косы Времени.

Значит, в Талмуде есть логика. Формальная логика строга и точна, у нее — жесткие правила: а Гойепоп — от общего к частному — и так далее. Но некоторые из правоведческих принципов, особенно касающиеся включения прецедентов в писаные своды законов, могут поставить неискушенного читателя Талмуда в тупик. Я не раз по-дружески спорил со своим дедом о некоторых талмудических истолкованиях Торы. Только много лет спустя я достаточно изучил общеюри-

290

291

дическую логику, чтобы понять роль экзегез: во всех правовых системах.

Так, например, в Талмуде говорится, что "ок за око" — это формула, имеющая принципиал ное значение, и одно из условий юридической от ветственности. Когда я со своим дедом изуча эту страницу Талмуда, я пришел в ярость. В т время я готов был идти в крестовый поход про тив еврейского Закона, потому что этот Зако: не позволял мне посещать по субботам кино 1 вообще всячески отравлял мне жизнь. Варвар ский характер принципа "око за око" был дд меня драгоценным доказательством того, чт Моисеев закон безнадежно устарел. "Надо со? рать побольше таких положений, — думалос мне, — и я не оставлю от Талмуда камня на ка^ не". Но наряду с этим я обнаружил, что в Тал: де отрицается возможность нанесения увечий порядке наказания за нанесенное увечье. Ка: указывал Талмуд, таким способом невозмож» добиться, чтобы обидчик понес равный уще в смысле одинаковой потери трудоспособно и рабочего времени, необходимого для зарабо ка, одинаковых расходов на лечение и одинак вых страданий. Такое наказание было бы чрева риском серьезного телесного повреждения даже инфекции и смерти правонарушителя. И в это обнаружилось в диспуте об отказе от наказ; ния путем членовредительства; а в начале дисп та даже не принималось во внимание ничего, кр| ме денежного ущерба, потому что таков был ч> кий принцип общего права со времен Моисея.

Я не думаю, что разумные люди могут рас_смат. ривать отрубание рук и ног или выкд_{ЛЬ1&ание} глаз как естественный или закономерны^ результат (на любой стадии) того закона, который _пои. шел к нам вместе с Десятью Заповедям^ _{и кото}. рый включал в себя требование любит^ своего ближнего, как самого себя. Формула "о^о за око" — подобно параграфу в Уставе Вое_НН(^ _м ского флота США, в котором говорц_тс^ _ц часового, уснувшего на посту, можно расстрелять — это, разумеется, самый крайний с^у_Чаи ^_о время войны мне не раз случалось застат_ь часового, спавшего на посту, но ни один из этих ча_совых не был расстрелян; более того, я никогд_{а Не слы}. шал о том, чтобы какого-нибудь моряка приговорили за это нарушение к смертной казнц О_пяако в Уставе написано именно так.

Этот 1ех 1а1ют$, как юристы называю_г пь_инцип "око за око", давал древним судам сол^_{ДЬ{ те}_ оретическую базу для возмещения ущерба Деньги служили справедливой компенсацией _За то увечье, которое обидчик нанес потер<_1еВ Авторы Талмуда даже нашли в Торе те_Кст< торые позволили подкрепить этот пунк_т авторитетом Священного Писания. Если бы Тдл^ _не таким образом охарактеризовал нам др>евц_ее общее право народа Израиля, если бы о_н ^_место этого действительно обосновал юридиче_Скц_е процедуры, ведущие к выкалыванию глаз ^прес;_Ту_ПНИ. кам, — тогда, на мой взгляд, у критике^ 4у_даиз-ма (а заодно и у разъяренных четырн^_Дц_атилет_ них мальчишек) появились бы й

_{ше Ь1} ко-

292

293

дическую логику, чтобы понять роль экзегезь во всех правовых системах.

Так, например, в Талмуде говорится, что "ок<| за око" — это формула, имеющая принципиаль ное значение, и одно из условий юридической от ветственности. Когда я со своим дедом изуча, эту страницу Талмуда, я пришел в ярость. В время я готов был идти в крестовый поход щ тив еврейского Закона, потому что этот Зако^ не позволял мне посещать по субботам кино I вообще всячески отравлял мне жизнь. Варвар ский характер принципа "око за око" был дл меня драгоценным доказательством того, Моисеев закон безнадежно устарел. "Надо со рать побольше таких положений, — думалос мне, — и я не оставлю от Талмуда камня на кал не". Но наряду с этим я обнаружил, что в Тал; де отрицается возможность нанесения увечий порядке наказания за нанесенное уве"ье. Ка) указывал Талмуд, таким способом нёвозможн добиться, чтобы обидчик понес равный ущер в смысле одинаковой потери трудоспособност и рабочего времени, необходимого для зарабо' ка, одинаковых расходов на лечение и одинак< вых страданий. Такое наказание было бы чреват риском серьезного телесного повреждения ил даже инфекции и смерти правонарушителя. И в<| это обнаружилось в диспуте об отказе от наказ! ния путем членовредительства; а в начале дис та даже не принималось во внимание ничего, ме денежного ущерба, потому что таков был че кий принцип общего права со времен Моисея.

Я не думаю, что разумные люди могут рассматривать отрубание рук и ног или выкалывание глаз как естественный или закономерный результат (на любой стадии) того закона, который пришел к нам вместе с Десятью Заповедями и кото-рьш включал в себя требование любить своего ближнего, как самого себя. Формула "око за око" — подобно параграфу в Уставе Военно-морского флота США, в котором говорится, что часового, уснувшего на посту, можно расстрелять — это, разумеется, самый крайний случай. Во время войны мне не раз случалось застать часового, спавшего на посту, но ни один из этих часовых не был расстрелян; более того, я никогда не слышал о том, чтобы какого-нибудь моряка приговорили за это нарушение к смертной казни. Однако в Уставе написано именно так.

Этот 1ех 1а1ют$, как юристы называют принцип "око за око", давал древним судам солидную теоретическую базу для возмещения ущерба. Деньги служили справедливой компенсацией за то увечье, которое обидчик нанес потерпевшему. Авторы Талмуда даже нашли в Торе тексты, которые позволили подкрепить этот пункт авторитетом Священного Писания. Если бы Талмуд не таким образом охарактеризовал нам древнее общее право народа Израиля, если бы он вместо этого действительно обосновал юридические процедуры, ведущие к выкалыванию глаз преступникам, — тогда, на мой взгляд, у критиков иудаизма (а заодно и у разъяренных четырнадцатилетних мальчишек) появились бы действительно

293

292

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ОТ ТАЛМУДА - К СОВРЕМЕННОСТИ

Великая перемена

В эпоху, последовавшую за распадом Римской империи, еврей стал скитальцем — Вечным Жидом; прервалась тысячелетняя традиция непрерывного обсуждения и обновления общего права. И теперь евреям уже приходилось заглядывать в книги, чтобы в них искать ответа на вопросы о том, каким законам полагается следовать, каких культурных обычаев придерживаться для сохранения общности жителей разрозненных общин, в каких словах искать живую истину древнему народу, который, согласно всем законам истории, давно должен был бы погибнуть.

На развалинах Рима возникли христианство и ислам, и войны между приверженцами этих двух религий развеяли евреев по свету, как ветер развеивает осенние листья. Вторжения захватчиков сменялись годами мира, добрые правители сменялись жестокими угнетателями, периоды спокойствия и терпимости к евреям сменялись периодами террора, погромов, массовых высылок или бегства из родных краев. Не будь Талмуда, который поддерживал в евреях их национальную гордость, сплоченность и способность противостоять своим гонителям, едва ли еврейство смогло бы сохраниться в своем бесконечно дол-1 гом хождении по мукам.                                      ;

296

Эта эра безвременья породила законоведов двух толков.

Одни — так называемые савураим (рассудительные) — были последними редакторами Талмуда. Они привели в порядок то, что осталось им от древних заповедей, и Талмуд для них был скорее источником законоположений, чем хроникой ученых споров. Добротная надежность устной традиции стала уступать место хаотичности, столь свойственной этому смутному времени. К счастью, Талмуд всегда находился под рукой. Не существовало никакого другого, более доподлинно еврейского свода законов: ведь положения Талмуда были донесены от эпохи самого Моисея до находившихся на пороге гибели вавилонских академий и там приобрели свою писаную форму. Савураим лишь предстояло позаботиться о том, чтобы сохранить это бесценное наследие.

Правоведы другого толка — гаоним — были президентами университетов, руководителями двух основных вавилонских академий. У евреев никогда не было церковного главы вроде римского папы, однако ближе всего к этому по своему нравственному влиянию стоял гаонат (то есть синклит вавилонских гаоним), который просуществовал со времени завершения написания Талмуда до приблизительно 1000 года нееврейского летоисчисления. Согласно решениям и постановлениям гаоната, объяснявшего и применявшего на практике талмудическое право, строилась вся жизнь в еврейских общинах Европы и Азии. Катастрофа, постигшая еврейскую общину Вавилона,

297

I

И

навек покончила с гаонатом. Так через три тысячи лет после Авраама еврейская религия ушла с Ближнего Востока — своей древней родины, — чтобы не возвращаться туда целых две тысячи лет, вплоть до наших дней. Центры еврейской учености переместились на запад — в Испанию и Францию.

А слово гаон сохранилось в языке, хотя и в несколько измененном значении: так стали уважительно величать старого еврея, известного большой ученостью и ясным умом. Я часто слышал, как про моего деда другие раввины говорили, что он — гаон; но сам себя он так никогда не называл. Среди верующих евреев очень старого и очень ученого человека нередко принято называть гаоном просто из вежливости. За минувшие века этот некогда высший титул претерпел серьезное семантическое изменение и порядком обесценился, подобно термину "доктор философии"; Сейчас куда больше гаонов, чем было тысячу лет назад, но зато это уже далеко не столь почетное звание, каким оно считалось тогда.

"Первые" и Рамбам

Вот мы и подошли к недавнему прошлому еврейской истории — к ее современному периоду.

На первый взгляд — это несколько смело: начинать "современный" период истории евреев за шестьсот лет до рождения Шекспира, за пятьсот лет до открытия Америки, за двести или триста

ъ

5

молодым раввинам. Вы-~ь строгие и сложные экза-— так называемые ■Заменационная сессия л ^ватывает весь Тал-- % $ ^>^нов> решения и * " ^а § "ух времен до

л

начина-

О СО

лет до того я пишу эт; Соединеннь восемьдеся-вать период да недавни!* меняя то евреев мож той эпохи, в веды, назва ним).

Почему э талмуда сто I назвали "пе странный те статься, пот!

он ясно по]                                        , , ___......,

начинается наше новое время. Они — славнейшая когорта еврейских мудрецов. Чтобы рассказать о них подробно и в хронологическом порядке, потребовалась бы еще одна книга. Но среди "первых" был один, возвышавшийся над другими, — испанский еврей, который звался Рамбам¹ . Миру он известен как Маймонид.

На книжной полке против моего стола стоит знаменитый кодекс рабби Моше бен Маймона из Кордовы — пять увесистых томов в темно-бордо-

Рамбам сокращение от имени рабби Моше бен Маймон (ю есть сын Маймона). Почти у каждого еврейского мудреца послеталмуцичсской эпохи было сокращенное имя, которое ему :авали его ученые собратья. (Примечание автора.)

298

299

навек покончила с гаонатом. Так через три тысячи лет после Авраама еврейская религия ушла с Ближнего Востока — своей древней родины, — чтобы не возвращаться туда целых две тысячи лет, вплоть до наших дней. Центры еврейской учености переместились на запад — в Испанию и Францию.

А слово гаон сохранилось в языке, хотя и в несколько измененном значении: так стали уважительно величать старого еврея, известного большой ученостью и ясным умом. Я часто слышал, как про моего деда другие раввины говорили, что он — гаон; но сам себя он так никогда не называл. Среди верующих евреев очень старого и очень ученого человека нередко принято называть гаоном просто из вежливости. За минувшие века этот некогда высший титул претерпел серьезное семантическое изменение и порядком обесценился, подобно термину "доктор философии": Сейчас куда больше гаонов, чем было тысячу лет назад, но зато это уже далеко не столь почетное звание, каким оно считалось тогда.

"Первые" и Рамбам

Вот мы и подошли к недавнему прошлому еврейской истории — к ее современному периоду.

На первый взгляд — это несколько смело: начинать "современный" период истории евреев за шестьсот лет до рождения Шекспира, за пятьсот лет до открытия Америки, за двести или триста

лет до того, как появился сам язык, на котором я пишу эту книгу. Однако, давайте подумаем. Соединенным Штатам сейчас (в 1959 году) сто восемьдесят три года. Разумно ли было бы назвать период американской истории после 1914 года недавним прошлым? По-моему, вполне. Применяя то же соотношение, недавнее прошлое евреев можно начать примерно с 1100 года — с той эпохи, в которую появились еврейские правоведы, названные "первыми" (на иврите — ришо-

ним).

Почему этих людей, которые жили позже и талмудистов, и савураим, и гаонов, ~ почему их назвали "первыми"? Не знаю, кто придумал этот странный термин (об этом много спорят). Может статься, потому-то этот термин и сохранился, что он ясно показывает: именно с них, с ришоним, начинается наше новое время. Они — славнейшая когорта еврейских мудрецов. Чтобы рассказать о них подробно и в хронологическом порядке, потребовалась бы еще одна книга. Но среди "первых" был один, возвышавшийся над другими, — испанский еврей, который звался Рамбам¹ . Миру он известен как Маймонид.

На книжной полке против моего стола стоит знаменитый кодекс рабби Моше бен Маймона из Кордовы — пять увесистых томов в темно-бордо-

Рамбам сокращение от имени рабби Мошс бен Маймон (п.) есть сын Маймона). Почти у каждого еврейского мудреца :юслета.тмудической эпохи было сокращенное имя, которое ему давали его ученые собратья. (Примечание автора.)

298

299

вом переплете, почти таких же высоких, как тома Талмуда, хотя и не столь толстых. Это — дело жизни Рамбама, его труд "Мишна Тора" (правоведческое обозрение, или обозрение законов) : Рамбам написал его в конце XII столетия. Читая этот труд, мы переселяемся с Востока на Запад. Мы покидаем Святую Землю и оживленные дебаты ученых старцев, которые все еще находятся на своей земле или в соседнем Вавилоне, — старцев, в которых еще живы воспоминания об обычаях и законах их отцов, — старцев, которые еще и сами сохранили эти законы и обычаи, сохранили речь и дух семитических стран. Теперь мы в Европе. Рациональный тон, рассуждения насчет абстрактных принципов, методичность, упорядоченная структура.

Рамбам не был первым из "первых" (их деятельность началась лет за двести до него), но именно в его трудах стала впервые заметна происшедшая великая перемена. Альфази из Марокко подготовил смело отредактированное издание Талмуда, в котором он оставил все, что касается права, выбросив абстрактные дискуссии и все истории, притчи, рассуждения о науках и так далее. Раши уже написал свои ученые комментарии. Начали появляться сокращенные издания кодексов общего права. Цель у всех этих "первых" была одна: систематизировать и обобщить всю накопившуюся массу еврейской фило-софско-правовой литературы, привести ее ^ соответствие с критическими стандартами Запада. Эту работу окончательно завершил Рамбам.

В его трудах европейская мысль еще не побеждает еврейскую, но, внедряя в иудаизм новые меры мышления, она раз и навсегда входит в нашу интеллектуальную традицию.

"Мишна Тора" — одно из наиболее дерзких литературных начинаний, какие я знаю. В предисловии Рамбам пишет об упадке учености, о нарушении связей между общинами, о путанице, возникающей из-за трудностей Талмуда и мудреных комментариев гаонов; и задачу своей работы Рамбам вкратце излагает в следующих словах:

И посему я, Моше бен Маймон из Испании, опоясал себе чресла и — положившись на Всевышнего, да благословен будь Он! - изучил все труды сии. И я вознамерился сам написать книгу, в коей разъяснить все, что льзя и что нельзя, что чисто и что нечисто, в согласии с другими законами Торы, - и все сие языком ясным и с краткостию. И цель оного - дабы все общее право на устах у всякого из людей было, сомнений и споров не вызывая, и дабы не продолжалось так, что один мудрый за одно ратует, другой же - за другое. И в понятных словах, ведомых всем и недвусмысленных, тщусь я изложить всякие суждения, проистекающие из всех писаний и истолкований от времени рабби ИеТуды Анаси до сего дня.

300

301