ЭКЗАМЕН

Почти все руководители поселения были арестованы в ту Черную субботу. Но в семье не сомневались, что они вскоре будут освобождены. Не может быть, чтобы их долго держали. В конце концов, международное общественное мнение...

Увидев Эстер, Ионатан сказал:

—   Значит, вернулась.

—  Это хорошо или плохо? — поинтересовалась она.

—  Хорошо! — усмехнулся он.

Ей очень хотелось еще раз услышать, что он рад ее возвращению. Но он молчал, и она решилась спросить:

—  А как ты думал — вернусь я или нет? Он пожал плечами:

—   Какая разница — главное, что ты здесь.

Она радостно улыбнулась, но все же не была уверена, что для него это — главное. Может быть, он потому одобряет ее возвращение, что она здесь сможет продолжать учиться?

"Эстер быстро поняла, где ей лучше", — сказала мать соседке, и Эстер сама удивилась, что, услышав эти слова, осталась спокойной. Она поняла: за эти дни она научилась как бы закрывать на крепкий замок

142

свои чувства, стала внутренне неуязвимой. В ней теперь жили как бы два человека: один, видный другим, работает и молчит. Другой, скрытый, тщательно и незаметно изучает все, что вокруг него, прежде чем решится открыто проявить к этому свое отношение. Правда, к Ионатану она подходила безо всяких опасений. А когда близко была Сарка, она замыкалась, уходила в себя, не оставляя даже щелочки, через которую можно было бы заглянуть ей в душу, и становилась похожей на стену без окон.

Из разговоров Сарки она поняла, что с ее исчезновением ничего в доме не изменилось, прошло несколько обычных дней. И они запомнили тот вечер лишь потому, что отец не вернулся домой.

Сегодня мать поехала навестить его. Ионатан присоединился к ней. Для Эстер время стало тянуться особенно медленно. Не находя себе места, она бродила по двору. При этом чувствовала себя виноватой, потому что подходило время доить коров, чего она не умела. Из-за ее страха перед этими животными у матери не хватило терпения ее научить. Неужели ей придется пойти к соседке и попросить ее подоить коров? Ведь Ионатану не удалось узнать, когда именно состоится свидание с отцом. Хорошо, что вообще разрешили. Сарка исчезла из дома еще до отъезда матери и брата, заявив:

— Никого не будет дома, — она лишний раз дала понять, что Эстер для нее — пустое место. — Не хочу оставаться одна, — и пошла к Амалии.

Эстер еще думала о том, сколько зла в этой девчонке, когда увидела, что из-под хвоста коровы Миреле свешивается большой пузырь. Она так испугалась, что у нее перехватило дыхание. Боже милостивый — корова телится! Мать не предупредила ее, что это может случиться, наверное, еще не пришло время. Но Эстер

143

видела, что Миреле ведет себя странно. Время от времени она поглядывала на Эстер, как бы говоря:

—   Какое мне дело до того, знаешь ты или не знаешь, что делать!

Эстер выбежала на улицу и громко, изо всех сил закричала:

—   Сарка!

—   Что случилось — дом горит? — Сарка прибежала и с вызовом уставилась на Эстер.

—   Миреле вот-вот отелится! — сказала Эстер, вовсе не надеясь на ее помощь.

—   Посмотрим! Сарка бросилась во двор к коровнику, сгорая от любопытства, словно туристка, которая хочет подивиться одному из чудес природы.

—   Надо же что-то делать! — закричала Эстер в ужасе от того, что пузырь раздулся еще больше и Миреле жалобно стонала.

—  Ты на меня не кричи! - заявила Сарка, продолжая рассматривать корову.

—   Я побегу позвать кого-нибудь! — заявила Эстер. Но кого она позовет? Ведь все мужчины на работе

в городе.

—   Нет, я! — возразила ей Сарка.

И бросилась вон, оставив ее одну с коровой.

Эстер в отчаянье закрыла лицо руками. Какая пропасть была между тем, что она хотела бы сделать, и тем, что могла! Эстер понимала, что настал час испытания. Ей необходимо доказать, что и она на что-то способна. Но как?

Так что — она уже отелилась?

Эстер вздрогнула от неожиданности. Она даже не слышала, как вошел^Еси пятилетний сын соседей.

—   Почему ты не заводишь ее в хлев?

—   Л надо завести ее в хлев?

—   Конечно! — ответил он решительно.

144

—  Хорошо.

Она поспешила к Миреле, провела ее в хлев и привязала. Наконец нашелся кто-то и сказал, что нужно сделать!

-- Показались ноги! — сообщил малыш. — Где веревка? Принеси быстрей веревку!

Может быть, Сарка посмеялась над ней, послав этого малыша? — подумала Эстер. Если она вообще звала кого-нибудь! Неужели никто бы не пришел? Она принесла веревку.

—  Свяжи! — потребовал Еси.

—   Что связать?

—  Ноги! Быстрее! — она не двигалась, и малыш повысил голос.

Глубокие стоны вырывались из горла коровы.

—   Свяжи ее, пожалуйста, — попросила Эстер Еси.

—   Мне не достать, — заявил он.

Эстер бегом принесла крепко сколоченный ящик. Мальчик взобрался на него, наверное, понимая всю ответственность момента.

—  Сейчас, сейчас! — выкрикивал он охрипшим голосом.

Вдвоем они с трудом связали ноги Миреле и облегченно вздохнули.

—  Держи крепко! — велел малыш. — Если она втянет живот — надо потянуть.

Они оба напряженно ждали. Где же Сарка и та помощь, которую она обещала? Эстер поглядывала на колеблющиеся под ветром ветви виноградника. Может быть, побежать туда, чтобы найти кого-нибудь? А может, послать Еси? Но вдруг, избави Бог, народится теленок...

- Тянуть! — закричал Еси взволнованно. И сам потянул изо всех силенок. — Вместе!

Она тоже тянула как могла. Корова застонала еще

145

тяжелей. Они облили ее водой, и тут же показалась голова теленка.

—  Не оставлять! Держать крепко! — выкрикив Еси.

Прежде чем она успела спросить — а что делать се» час? — новорожденный беспомощно рухнул в грязь.

—  Ты не принесла соломы? Беги за соломой, быстро! — командовал малыш.

Он вытер пот и, ногой отодвинув ящик, добавил:

—  Да нет, уже не надо. Давай оттащим теленка в сторону, чтобы корова не видела его. А не то она будет скучать по нему всю жизнь.

—  Смотри, какой он мокрый. Вытереть его? спросила Эстер так кротко, как спрашивает ученик на ставника.

—  Конечно! И надо перевязать пупок и хорошеньк вымыть.

—  Ты в этом уверен? — спросила Эстер и удивилась, каким простым узлом он перевязал пупок.

Малыш не счел нужным отвечать ей.

—   Иди позови мою маму! — сказал он и тут же

146

передумал. — Лучше я пойду сам. А ты почисти ему копытца соломой. И можешь выйти со двора с гордо поднятой головой.

"Он и говорит, как взрослый", — подумала Эстер и взволнованно крикнула ему вслед:

— Спасибо, Еси!

Теперь она осталась с теленком одна. Она не знала, теленок это или телка. Еси ничего не сказал об этом.

Она вытерла жалкое, беспомощное создание, это согрело его. Потом спрятала от Миреле, его матери, так как перетаскивать теленка в другое место она не решилась, боясь сломать его тонкие слабые ножки. Она говорила с ним, хотела, чтобы он понял, что произошло чудо, — он появился на свет, а она не испугалась, не убежала. Интересно, что скажут о ней теперь? Заметят ли хоть это?

Мать, вернувшись, не сказала ничего, переоделась и пошла доить коров. Соседка пришла поинтересоваться, что с отцом, а заодно похвастаться своим Еси - мальчику всего пять лет, а он уже настоящий мужчина.

— Если вам с Еси удалось вытащить его, значит, нечего было и вытаскивать! — заявил Ионатан.

Он погладил теленка, который уже стоял на своих тонких ножках.

— Назовите его Мистер Бевин, — предложил Еси, имея в виду английского министра иностранных дел, который был виновником несчастий евреев, стремящихся репатриироваться в страну Израиля⁵¹.

Но теленку не дали имени. Телка выращивают и продают на мясо, поэтому не следует привыкать, при-

147

вязываться к нему. Разве что действительно назвать его Бевином...

—  Как отец? обратилась Эстер к матери, пересилив себя, когда пришла за молоком для теленка.

—  Он передал тебе привет, — сухо ответила мать.

ЙОЭЛЬ В ИЕХОНАДАВЕ

— Эстер, появился твой жених! — громко, чтобы услышали все девочки, стоявшие около кооперативного магазина, заявила Сарка.

Уже начались каникулы, и ребята часто собирались около магазина.

—  Дневным автобусом? А куда он пошел? — послышались вопросы. Девочки столпились вокруг Сар-ки, которая была готова рассказать все, что знает, и то, чего не знает.

Эстер задержалась на пороге магазина. Она видела, что девчонки о чем-то секретничают, слышала, как они весело хохочут, бросая в ее сторону насмешливые взгляды. И, конечно, не зовут ее к себе.

Подумав некоторое время, как вести себя, Эстер решительно подошла к девчонкам и спросила:

—  О чем вы шепчетесь?

—  Иди, иди! Он ждет тебя! — стала торопить ее Сарка, стараясь изо всех сил вовлечь подружек в эту игру.

Эстер повернулась и ушла. Ей все равно надо было возвращаться домой. Она не была уверена, что Сарка говорит правду, хотя что-то в ее словах, конечно, есть. Может быть, появился ее брат или кто-нибудь из сыновей дяди Сасона.

149

бросила она неохотно, — а что

Когда она вошла во двор, у нее отнялись ноги: Боже милостивый, вспомнила ли она хотя бы один раз об этом парне? Запомнила ли его имя? А он стоял перед ней, прислонившись к стене, и радостно улыбался. Она осмотрела его: да... Лохматый, растрепанный, чуб спускается на лоб. Исхудавший, обносившийся

—  словом, нищий, чудом попавший в Эрец-Исраэль из галута.

Эстер стояла перед ним, сжав губы и сжимая в руках хлеб.

—  Здравствуй! — сказал он. — Ты что, не умеешь здороваться?

—  Здравствуй, дальше?

Мать была во дворе, хотя никаких дел у нее в это время здесь не было. Конечно же, она боится, чтобы он чего-нибудь не украл. Во всяком случае, в дом она его не позвала, раз он стоит здесь, во дворе. Стоит и не спускает с нее, Эстер, глаз.

—  Ты недовольна? Тебе неприятно, что я приехал?

—  он улыбнулся так широко, что обнажились большие, плотно посаженные зубы. Сарка уже вернулась и притаилась за стеной, чтобы дать потом подругам подробный отчет обо всем, что услышит и увидит. Эстер не отвечала, и он сказал:

—  А я ехал сюда и думал — неужели она не захочет меня видеть?

Мать ушла в коровник. Как видно, она надеялась, что Эстер проследит, как бы этот оборванец не утащил чего-нибудь. А что здесь вообще можно украсть, во дворе?

—   И вот я пришел, — попробовал он вовлечь ее в разговор.

—  Но что ты будешь здесь делать? — спросила она озабоченно.

150

Он рассмеялся своим тихим смехом.

—  Работать! Разве в этой деревне не найдется работы? На "Тнуве" рассказывали, что в Иехонадаве забрали в тюрьму несколько человек. И хозяина этого

дома тоже.

—  Молчи! Это взяли моего отца, — прошептала Эстер. В этот момент что-то снова объединило их. Может быть, та тайна, о которой она сейчас рассказала ему? — Но мать все же не наймет работника, ни за что не наймет.

—   А ты хочешь, чтобы я остался здесь?

—  Да, — сказала она, — но это не от меня зависит. Мать всегда хочет доказать, что все может делать сама, такая, мол, она трудолюбивая. Даже мне и своему сыну редко разрешает помогать ей.

—  О сыне ты ничего не рассказывала мне!

—  Ну и что?

Неожиданно к ним подошла мать.

—  Он ищет работу, — объяснила Эстер. Ответ хозяйки подтвердил слова Эстер.

—  У нас нет работы, — неприязненно сказала она. Эстер почувствовала досаду. Хотя она и хотела,

чтобы он ушел, но почему мать так неприветлива, почему не позвала его в дом: ну ладно, работы нет, но отдохни, пока не подойдет автобус.

—  Ты хочешь пить? — голос Эстер дрожал, но в нем слышалась решимость не уступать матери.

Мать хорошо поняла настроение Эстер, видела, как она сжала губы.

—  Нет, спасибо, — отказался он, — не стоит беспокоиться.

—  Может быть, ты сходишь к кому-нибудь из рабочей комиссии и спросишь там?

—  Почему бы и нет? Пусть спросит, — безразлично согласилась мать, и видно было: она хочет, чтобы он

151

скорее ушел, а там может идти на все четыре стороны. — Эстер, иди в хлев, — этими словами она подчеркнула, что от парня надо избавиться как можно скорее, а Эстер должна понять, что она, мать, сердится. Хотя за несколько минут до этого Эстер хотела того же, но она проводила его до ворот и только из-за девчонок не вышла со двора.

—  Если один хозяин откажет — иди к другому, — посоветовала она на прощание.

Он улыбнулся:

- Пойду, — а потом впился в нее сверкающим взглядом и вызывающе сказал: — Знай, я здесь останусь, назло этой старой ведьме... — Он рассмеялся, увидев ее удивление, и добавил: — И назло тебе, маленькая ведьма! — его голос стал мягким, почти жалостливым. — Да нет, не бойся, я не приду сюда больше. — И опять рассмеялся.

Она не поняла, чем так рассмешила его. А он еще добавил:

—   Я подойду к тебе вечером, когда никто не увидит.

С тех пор Эстер стала избегать выходить вечером из дома, хотя девочки часто собирались на улице, ведь были каникулы.

"Они просто теряют время", — утешала себя Эстер, которой очень хотелось погулять с ними, и стала еще больше просиживать над книгами. Ионатан тоже подолгу бывал дома. Он увлекался математикой и не обращал внимания на Эстер.

— Кто был этот тип? — брезгливо спросила мать у Эстер, как это, мол, она могла познакомиться с нищим беспризорником.

152

Эстер не ответила. Да и что она могла рассказать ей? Что познакомилась с ним на скамейке городского сквера, где ей пришлось провести ночь?

А что будет, если он найдет место и останется в их деревне? Эстер очень надеялась, что этого не случится.

Прошло несколько дней, и Сарка вдруг объявила:

— Этот, ну, о ком я говорила, жених Эстер, работает у Левитаса. Я его видела.

Сердце подпрыгнуло у Эстер в груди. Надо же — он все время здесь; правда, хозяйство Левитаса расположено на другом конце деревни. Она могла бы целый год спокойно ходить и ни разу не увидеть его. Но как только она узнала, что он здесь, то почувствовала

— они обязательно встретятся. И вот она уже увидела, что Соня Левитас покупает для него сигареты и что на его имя пришло письмо.

Эстер все время находила для себя дома работу

—  лишь бы не уходить со двора. Даже покупки в кооперативной лавке она переложила на Сарку — единственное дело, на которое та согласилась.

Мать не видела ничего особенного в удивительном трудолюбии приемной дочери — она уже привыкла к ее безотказности в работе. Кроме того, она все еще считала Эстер виноватой в аресте отца и думала, что та старается искупить свою вину.

Но вот пришла суббота, и Эстер вынуждена была покинуть дом: отказаться от субботней молитвы в своем убежище она не могла.

Мать и Ионатан по-прежнему работали по субботам и не обращали на нее внимания. Мать из-за своего равнодушия к Эстер, а Ионатан, должно быть, от досады, что она отдыхает, а ему приходится заниматься нелюбимой работой.

Выйдя из дома, Эстер прошла главную улицу, пугливо озираясь, боясь собственных шагов. А раз боялась

153

хотелось, чтобы он ушел. Но если бы он встал, она бы

спросила:

—  Тебе нужно уже идти? Почему?

Может быть, она особенно остро чувствовала свое одиночество при нем, понимая, что именно он мог бы быть ее настоящим другом.

—  Хочешь сигарету?

—   Нет. И вообще не хочу, да и сегодня суббота. Он улыбнулся:

—   Ну, это у тебя пройдет. Все эти запреты, правила

—  они как детство, которое ты силой стараешься удержать. Но ты гораздо взрослее, чем сама себе кажешься.

— Не хочу... — неуверенно произнесла она.

—  Чего ты не хочешь?

Она сама точно не знала, хочет ли быстрее вырасти, если это значит перейти в тот новый мир, в котором ей надо расстаться с верой, как с надоевшей шалью или изношенным платьем. Если в этом мире она распростится со своими мечтами.

—  Раньше я... был верующим... — сказал Йоэль,

—  но мою веру растоптали. - Он усмехнулся и произнес: — Когда я был там, в том аду, я не терял веры. Только после освобождения, когда увидел, кто остался в живых, я засомневался. А как раз в лагере я верил, что со мной ничего не случится, что Бог защитит меня. Именно меня. А потом я спросил Его: "Господи, почему я остался жить?".

Потом повторил свой вопрос, обращаясь к ней, точно она способна была ответить:

—   Ну, девочка, скажи — почему Он сохранил мне жизнь? Почему? Что я — красавец или гений какой-нибудь?

—  Нет, — ответила Эстер серьезно, — но, может быть, ты просто особенный.

156

I

И подумала: "Эти вопросы он, конечно, не раз задавал себе. А разве я могу ответить на них? Неужели он не видит, что я сама ни в чем не разбираюсь?"

—   Нас было несколько сот на корабле "Хана Се-неш" — я тебе уже рассказывал, — продолжал он.

—  Самых разных... И мне хотелось узнать, как они выжили и почему. Я услышал много ответов, познакомился с разными людьми. На корабле ведь нечего было делать. Только ждать, когда мы попадем в Эрец-Исраэль.

—  Ну, и ты выяснил, почему эти люди уцелели?

—  спросила она, хотя уже понимала, что ничего он не выяснил.

—  Я понял, что это — жалкие остатки моего народа, собранные вместе из разных мест, и больше об этом не думал. Я узнал, что Бог оставил для народа Израиля не лучших из его сыновей. Как раз, когда я в этом убедился, мы начали изучать Танах⁵². Там об этом написано.

Неожиданно он вспомнил:

—  Знаешь, нас высадили с корабля ночью. Волны были высотой с дом, и корабль бросило на мель. Не хватало лодок. Одна лодка перевернулась, и мы чуть не утонули. Тогда на берег перебросили канат, и, хватаясь за него, люди перебрались на сушу. Парень, черный и тощий, как палка, все время торопил нас: "Вперед, быстро!". Он боялся, что мы не успеем перебраться до восхода солнца, ведь среди нас было много совсем слабых, они теряли силы и падали в воду. Их поднимали и волокли на себе. Это задерживало всех, и парень ругался: "Быстрее, шевелитесь — нет времени". Он был немногим старше тебя и мог быть твоим братом. Потом я увидел его при свете.

—  Моим братом... — задумчиво проговорила Эстер.

157

—  Я знаю, твой брат обидел тебя — не забрал тебя с собой, а ты так хотела домой... Но тебе хорошо хотя бы потому, что есть на кого сердиться. А мне и сердиться не на кого...

Она с силой прижала к груди руки, словно не позволяя им пригладить, приласкать его. А ей хотелось это сделать. Хотелось утешить его, объяснить, что кто-то уже есть, кто его жалеет, значит, он уже добился чего-то...

—  Ты найдешь здесь друзей. Потерпи еще немно-, го... — сказала Эстер как могла теплее.

—  Еще немного, и здесь начнется война, — ответил он уверенно.

—  Нет! — воскликнула она, как заклинаний — Войны не будет! Народ только-только поднял голову. Нет! Скажи, что ты был сейчас не прав! - потребовала она. — Скажи, что у тебя больная фантазия...

Он ласково погладил ее по голове, посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом и проговорил шепотом: "Кэцэле".

Лея была дома. Теперь это уже никого не удивляло.

— Учтите все, — сказала она как-то, — я здесь живу и всегда жила. Никогда не выезжала из деревни.

Она предупредила и Эстер — хоть этому научила их история с отцом: когда дело действительно важное, Эстер должна знать о нем наравне с остальными членами семьи. Но не более того. Эстер чувствовала, что безразлична им, и старалась после каждой новой обиды молча зализать рану.

Лея собрала всю семью, чтобы сфотографироваться и послать фотографию отцу. Маленького Еси позвали нажать на спуск. И когда он крикнул: "Улыбайтесь!"

158

— все заулыбались и так запечатлелись — дружной семьей. А она пристроилась сбоку, с опущенными руками и вымученной улыбкой.

Лея сидела дома все вечера. Пробовала читать. Но на это занятие у нее не хватало терпения — не могла погрузиться в далекий книжный мир. Ее волновала реальная, невыдуманная жизнь, — та, которая была рядом.

—  Англичане опубликовали "Белую книгу", — заявила Лея, бегло просмотрев статью в газете, — они пытаются доказать связь между Еврейским Агентством⁵³ и террористами.

"Белая книга"... Эстер склонила голову. Опять эта "Белая книга"...

Ионатан выслушал Лею и согласился с ней. Но Лею это не устраивало — ей надо было спорить, не соглашаться, доказывать свое. Каждый вечер она начинала агрессивно:

—  Здешняя тишина меня убивает.

—  Четыре дня в Тель-Авиве действовал комендантский час. Четыре дня англичане проводили обыски, искали подпольщиков. А тут тихо, как на кладбище,

—  продолжала Лея.

Она никак не могла смириться с тем, что подполье обязало ее оставаться в деревне.

—  Тебе недостаточно того, что отец арестован? Какой тебе еще нужен шум! — упрекнула ее мать.

—  Хорошо, пусть будет тихо, — продолжала дочь.

—  Ты, как и наше жалкое руководство, беспокоишься только об одном — как бы не рассердить Великобританию! Будем послушными, так они, может быть, забудут про нас и перестанут преследовать!

—  Правильно, — добавила мать, — если мы перестанем шуметь на весь свет, может быть, нас оставят в покое, дадут жить.

159

—   Черта с два! — произнесла Лея насмешливо и обратилась к брату, ища у него поддержки против матери. — Англо-американская комиссия требовала, чтобы беженцам разрешили въезд в страну, а Бевин отказал. Если бы он согласился, его провозгласили бы другом евреев, устраивали бы торжества по этому поводу. И это было бы концом всех надежд народа, так что можно считать — нам повезло, что он отказался...

Она снова обратилась к матери, считая только ее достойным противником:

—  Слава Богу, что Бевин не проявил государственной мудрости — сто тысяч евреев не изменили бы соотношение сил в стране. Лишь внесли бы ненужную, основанную на иллюзии успокоенность. И — не дуть

160

бы больше ветру в паруса, — закончила она с несвойственной ей романтичностью.

—  А война будет? — Эстер не удержалась от вопроса, который с недавних пор занимал все ее мысли.

Лея не ответила.

—  Боже упаси! — воскликнула мать.

Все замолчали, как будто в этой тихой комнате появилось страшное чудовище. Эстер казалось, что она чувствует его за спиной.

—  Как ты думаешь — меня призовут? — нарушил Ионатан всеобщее молчание.

—  Куда призовут? — спросила Лея, нахмурившись.

—  В твой отряд, например, — пояснил Ионатан и невесело улыбнулся.

—  Не надейся! — возразила ему сестра хриплым голосом. — Об этом не может быть и речи.

—  Я не спрашивал — может быть речь или не может. Я спросил, призовут ли меня?

Эстер сидела ошеломленная, не в силах пошевелиться, словно ее привязали к табуретке. Еще немного, и чудовище обхватит ее и станет душить.

—  У тебя еще есть время, милый, — заявила Лея, глядя на мать, на этот раз ища поддержки у нее.

—  Выбрось это из головы! — властно крикнула та.

—  Оставь ее в покое! — набросился на Лею брат. — Если бы спрашивали матерей, вообще никого не было бы в отрядах.

—  Ты, во всяком случае, не был бы! — сказала мать и сжала губы. — Сперва закончи учебу — ты еще мальчишка.

—  Глупости! — воскликнул Ионатан.

—  Это ты мне говоришь — "глупости"?! — взорвалась мать. — Недостаточно нам бояться за Лею? А теперь еще отец! Вам этого мало?

Эстер посмотрела на мать. Ей показалось, что у это-

161

го несгибаемого кипариса бессильно опустились ветви. И глаза у нее стали такими же, как у всех женщин, когда они волнуются за своих детей, — в них стояли слезы.

— Хорошо, — сказал Ионатан, пожалев мать, — я не уйду до тех пор, пока отец не вернется.

МИЛЕНКА

Вечером в субботу Эстер шла с Йоэлем по тропинке к винограднику.

Ночь была мягкая. Застрекотал сверчок, ему ответил другой, затем вступил в строй целый их оркестр. Эстер села, а Иоэль раскинулся на мягком сухом ковре. Руки он подложил под голову, а взгляд устремил в небо, усыпанное звездами. До них доносилось кваканье безраздельных хозяев болот — лягушек.

Иоэль, не отрываясь, смотрел вверх. А она ждала — не скажет ли он ей что-нибудь приятное. Его рот уже не казался ей уродливым, подбородок — некрасиво срезанным. Но когда он заговорил, ее ожидания "приятного" не оправдались — сухо, как в судебном отчете, рассказывал он о своих скитаниях, о том, что пережил в лагере, о бане, в которой мылись одновременно пятьсот изможденных, обессиленных заключенных. Он говорил торопливо, но иногда останавливался, словно натыкался на какое-то невидимое препятствие. Затем снова на Эстер обрушивался поток горьких воспоминаний, пробуждая в ней живой отклик, потому что в то время и у нее случилось немало несчастий. Умер отец. Его образ не сохранился в ее памяти, но его смерть и бедствия семьи, вызванные ею, она помнила хорошо. Одну лепешку и несколько

163